12.02.2014 Опубликовано в Грани.ру (копия)
Вот и кончается процесс. Кончается так, как и выглядел все восемь месяцев, если смотреть со стороны. Кончается под нестройные крики «Свободу!» нескольких десятков неравнодушных голосов за окнами, заглушавших выступления ребят в последнем слове. Заглушавших потому, что окна в крошечном зальчике Замоскворецкого суда закрыть было невозможно, иначе наступала душегубка. Там по восемь часов в день адвокаты упирались коленками друг в друга (я вообще сидел верхом на стуле), а из зрителей едва помещалось 10-15 родственников. Кончается под монотонный, томительно-бесконечный голос Сергея Кривова, в очередной раз пытавшегося рассказать правду о Болотной. Правду, которая никому оказалась не нужна, разве что этим нескольким десяткам внизу, да и то не самой правды ради, а лишь для восполнения энергии, которую высосал из них этот бесконечный процесс: они ведь не могли пропустить ни дня, боясь оставить ребят в одиночестве.
Судья Никишина «ушла в совещательную комнату». Подглядывать за ней, гадать, с кем и о чем она там будет «совещаться», я не хочу. Это не моя игра, не я устанавливал в ней правила и по ним никогда не играл. Мое дело было биться за оправдание невиновных. Я сам его себе выбрал, по собственным личным мотивам, а не из чувства долга. На этом пути я приобрел многое — друзей, бесценный опыт, удовлетворение от сделанного дела, гордость от удач и навыки терпеть поражения. В плане личностного роста я вполне доволен этим годом.
А теперь об итогах самой истории. Они гораздо менее приятны. Необходимо признаться себе, что за эти почти два года (с 6 мая 2012-го) нас сдали почти все. Что же мы все приобрели в процессе?
Политики, так называемые лидеры протеста
В лучшем случае я видел таковых на процессе один-два раза. Ту самодовольную пургу, что нес со свидетельского места Борис Немцов, трудно назвать «свидетельством защиты». Впрочем, нет, он грамотно сыграл на защиту Маши Бароновой. Видимо, других «социально близких» в клетке для него не нашлось. В остальном же привычно твердил о пресловутом «бутылочном горлышке» (и что им так дался этот сто раз затертый образ, неужели властители умов не в состоянии найти собственных слов, чтобы объяснить, что же там происходило?). Об остальных перлах и говорить стыдно. Кто там у нас еще был в КС оппозиции в том году? Да ладно, не помню — и неважно! Разве что Даниил Константинов недавно из своей клетки сказал весьма сильные слова. Из «виповых» свидетелей наиболее полезным и содержательным для дела оказался как раз Геннадий Гудков, на которого давно принято «катить баллон».
Единственным из «принципиальных оппозиционеров», всерьез вложившимся в защиту «болотников», стал Михаил Касьянов, потративший уйму денег в помощь работе Общественной комиссии и использовавший личные связи, чтобы донести эту историю до всего мира. Но его тут же «слили» единомышленники в своей стране, обвинив в самопиаре. Из «не самых непримиримых» спасибо Владимиру Рыжкову. Ходил в суд, ходил к Путину, ходил туда-сюда. Можно видеть разные пути, он видел такие. Спасибо! Спасибо Марии Алехиной, Надежде Толоконниковой и Илье Фарберу, включившимся в защиту «болотников» сразу же после собственного освобождения
Общество
Девять десятых его спокойно (или с угрызениями совести, что меня не особо волнует) ушло в тину. На последний марш в защиту «болотников» 2 февраля пришло от силы 8 тысяч, в лучшем случае десятая часть от тех воодушевленных масс, что «шли штурмовать Кремль» (по версии следствия) на Болотной и других митингах в 2011-м и 2012-м. Что до суда, то там вообще можно было встретить лишь ошалевшую от душевной и физической усталости группу поддержки числом не более трех десятков. Этим героическим людям досталась львиная доля всех насмешек и упреков со всех сторон. Да, наверное, ребятам было бы приятнее видеть в зале своих друзей, однокурсников и коллег. Наверное, и они приходили. Но в основном я видел одни и те же лица. Разные, кстати. Были там и люди неуравновешенные. А была тихая, застенчивая Марина Меликян, еще в 68-м молодым сотрудником МГУ проголосовавшая против ввода войск в Чехословакию. В каникулы встречал пару университетских преподавателей из Архангельска. Был чудаковатый, подпрыгивающий на ходу Петр Лютиков, не раз помогавший мне диктофонными записями — он писал все заседания. Была Мария Архипова, душа и мотор Комитета 6 мая, умудрявшаяся одновременно мерзнуть на акциях, общаться с художественным истеблишментом в поисках поддержки и писать умные тексты. Разные люди были, и они не задумывались над тем, «демшиза» они или нет, просто шли туда, куда не шел больше никто. Тот самый «истеблишмент» тоже не особо задумывался, когда, решившись наконец высказаться в защиту «болотников» (это, видимо, само по себе считалось подвигом), нещадно путал имена и факты, касающиеся своих «подзащитных»».
Но есть для меня одна загадка. Ведь удавалось как-то «Росузнику» и Комитету 6 мая полтора года собирать деньги на передачи, на помощь родственникам, а главное — на адвокатов. Кто все эти жертвователи? Или эти деньги тоже давали только мы — несколько сот, может, пара тысяч тех, кто упорно ходил на самые беспонтовые митинги, на все наши концерты, аукционы и прочие акции? Или все же народ у нас склонен решать проблемы деньгами, а вот выйти и себя показать — стремно или стыдно? В любом случае под конец со средствами становилось все тяжелее. Не тянет общество большой политический процесс, даже материально не тянет.
Журналисты
Которые с таким подъемом освещали «Абаи» и «Белые прогулки». Которые почти все вдруг стали тогда за «свободу, равенство, братство» и даже, не побоюсь сказать, немножечко «за революцию».
О «Болотном деле» регулярно писали: «Новая газета», Газета.Ру, «Грани», «Русская планета», Каспаров.Ру. Давала инфу «Лента». Из прочих — чуть чаще «Коммерсант». Еще НТВ поработало на славу — «редко, но метко». Периодически суетились вокруг зала суда операторы «Лайфньюс». Журналистов других изданий за восемь месяцев суда я практически не видел. Но дело даже не в том.
Меня ошеломили те немногие коллеги, которых я прежде знал как специалистов по судебным политическим историям. О которых всегда думал: свои люди, рубят фишку. Кто-то вообще испарился. Но хуже, когда люди, казалось бы, понимавшие происходящее, начинали воспринимать процесс как «приложение к себе». Высасывать из пальца скандалы. Позволять себе позицию «этот адвокат (или обвиняемый, или свидетель) мне несимпатичны, значит, он плохой и поделом ему!». Они писали, да. Но лучше бы им было заткнуться. Конечно, говорили они, «болотники» не виноваты и не штурмовали Кремль. Но если бы «процесс не превращали в посмешище» («вели себя как-нибудь иначе», «были потише», «были погромче», «чаще мылись», «реже чихали», «задавали другие вопросы свидетелям», «подавали другие ходатайства» и т.д.), то нам бы здесь гораздо больше понравилось. Я понимаю, когда маленькая провинциальная девочка, присланная с НТВ, тычет пальцем в мундир прокурора, спрашивая: «А это полицейский?». В телевизоре по-другому не умеют сегодня. Но остальные-то умники?
Господа коллеги: это не подсудимые, адвокаты, свидетели или группа поддержки девальвировали процесс. Это вы сами! И я считаю это предательством, и ничем иным.
Адвокаты
Тут все сложнее. В процессе были блестящие профи. И не блестящие, а просто. Но проблема оказалась не в квалификации. Не раз я читал про 99% обвинительных приговоров в наших судах. Так и не знаю, насколько достоверна эта цифра. Но, возможно, именно это формирует сознание адвокатского цеха? Во всяком случае, в большинстве историй, услышанных мною за время процесса от адвокатов, описаны всевозможные беззакония и способы с ними бороться (или сживаться — по обстоятельствам). Самая короткая цитата: «У меня было одно очень успешное дело — всего 14 лет по приговору за двойное убийство в составе группы… Правда, человек был вообще невиновен». Это должно как-то влиять на сознание. Я не о здоровом конформизме, как способе жить в реальном мире. Ибо российский мир все же заметно ирреален. Мне показалось, что главная идея в российской адвокатской доктрине — снизить срок. Потому что все равно посадят. А в нашем деле это не работало. И потому, что срок этот был не определен и вовсе не законами определялся. И благодаря явно «нестандартным» подзащитным. В этой ситуации защита просто не очень знала, что ей делать.
Как бы то ни было, в адвокатской команде наблюдался странный парадокс. Те, кто изначально был готов «бодаться с дубом», оказались не всегда состоятельны по части элементарных профессиональных навыков. А изощренные «законники» иногда проявляли (на мой дилетантский взгляд) недостаточную погруженность в детали дела, его возможности. Я не хочу никого упрекать: каждый, кто хоть пальцем пошевелил ради этого дела, заслуживает благодарности. А тем более отдавшие ему почти год жизни (а некоторые и почти два). Но я и раньше замечал: у нас принято, чтобы человек сам бегал за своим адвокатом, тормошил его, предлагал решения, задавал вопросы. А я почему-то считал, что должно быть наоборот…
Наконец, в сравнении с настоящей «командой подсудимых» собрание адвокатов стало слегка напоминать команду лишь к самому концу процесса. Может, потому что отступать уже было некуда?
А ведь каждый на самом деле мог внести в процесс что-то свое. К примеру, тысячу раз помянутый адвокат Кривова Вячеслав Макаров. Он и у меня иногда вызывал желание треснуть его табуреткой. Все кому не лень обвиняли его в индивидуализме и нежелании кого-либо слушать. Но именно Макаров не раз проявлял истинный командный дух: вовремя поддерживал чужого свидетеля при атаке на него прокуроров или судьи, мгновенно реагировал на острые и неприятные для защиты ситуации, бросался в бой. Он вообще постоянно был «в теме». Человек часто парадоксален, если б только уметь это видеть и этим пользоваться!
А вот приятно было наблюдать, как постепенно испарялся привычный налет профессионального цинизма, видеть, как людей «забирает».
Самые главные
Среди всего хаоса сияющим алмазом останутся в памяти те, кого язык не поворачивается назвать подсудимыми. Не устаю поражаться, как следствию удалось так выбрать для показательного наказания столь разных, но одинаково нравственно здоровых, искренних и ясных. Вот кто не выказывал сомнений ни в собственной правоте, ни в необходимости держаться вместе. Уж не знаю, кто кого заразил этой сплоченностью, но и семьи их не подкачали. В результате сами ребята, их родители и жены образовали какое-то такое ядро, рядом с которым просто стыдно было малодушничать или отчаиваться. Но мы и малодушничали, и отчаивались. Я пишу эти строки из Киева, отсюда особенно ясно видно: мы своих пленных сдали…
Правда и Кривов
Не представляю себе, как Сергею Кривову, сидя в тюрьме, удалось выудить из дела больше, чем мне не свободе. Он проштудировал его детальнейшим образом, разобравшись по документам и в фактической сути происходившего на Болотной, и в методах фальсификации дела следователями, и в показаниях лжесвидетелей. К сожалению, систематизировать это знание и положить под него юридическую основу ему не удалось. С позицией большинства адвокатов это тоже никак не сопрягалось. Что понятно: очень быстро стало видно, что превратить этот процесс в политическое шоу властям не получится. К этому не готов никто. Кроме того, для уверенного обсуждения правды необходимо умение ясно видеть собственные ошибки, комплексы и заблуждения. Чего мы тоже не умеем. Поэтому вся «правда» раздробилась в «сознании народном» на разрозненные мифологемы типа поиска «провокаторов» или спора о том, могут ли десять сидящих на асфальте помешать проходу 30-тысячной толпы. Надо всем этим витал зловещий образ «кровавого тирана», виновного во всех наших грехах, а внутри сидело подсознательное ощущение этого своего греха и вины. С такими мыслями мир не изменить — и правда превращается в фарс. Нам не хватило идеализма, сколько бы его ни презирали сегодня. Не ослепляющего идеализма, делающего тебя рабом одной идеи. А идеализма как веры в правду и право.
И все же — главный итог
Для меня лично. Можно бороться и в одиночку. Если вокруг десять человек, гораздо легче и эффективнее. Когда тысяча, появляется спокойствие и уверенность. Но сколько бы нас ни было, все в наших руках. Нет невозможного. Даже в такой, казалось бы, фатальной ситуации.