Капитан Суровикин: рассказ о событиях в тоннеле 21 августа 1991 года

ЗАПАДНЯ НА САДОВОМ

Издание общественного центра Россия “Наша Россия”, спецвыпуск № 19, 1991 г.

командир 1-го мотострелкового батальона Таманской дивизии ГВАРДИИ КАПИТАН СЕРГЕЙ СУРОВИКИН, интервью.

«К 20 часам мы сосредоточились на аэродроме Фрунзе. Начали получать теплые вещи, поскольку с собой их не брали, в 21 час меня вызвал командир полка и поставил задачу: в Москве введено чрезвычайное положение, вводится комендантский час. Комендантом города назначен наш командующий округом Калинин. Министр обороны в курсе всех дел, отдает распоряжения. Ввиду того, что президент Горбачев сейчас болен, его обязанности временно исполняет вице-президент. Естественно, вопросов никаких не возникло: если я покидаю батальон, то заместителю, которого оставляю вместо себя, я верю, а здесь президент СССР оставил заместителя и подозревать, что он своему ставленнику не доверяет, было бы смешно.

Я знаю, что Москву постоянно сотрясают какие-либо конфликты, я сам из Новосибирска, у нас такого нет.

Известно, что есть в Москве и разгул преступных элементов, и во время этих антиправительственных выступлений возможны грабежи, насилия, убийства, в связи с этим вводится комендантский час: с 11 часов до 5 утра. Батальону в составе полка было поручено взять под патрулирование участок Садового кольца. Определялось, что я беру всего двадцать машин, то есть половину личного состава. Патрулирование осуществлять путем выступления постов в направлении  площади Маяковского.

В 22 часа я построил личный состав батальона. Поставил офицерам задачу на патрулирование, сказал, что в Москве возможны массовые беспорядки, и мы должны следить, чтобы преступные элементы, группировки, бандформирования не учинили какие-либо насилия над гражданским населением, грабежей, мародерства учреждений, магазинов и так далее. Поставил также задачу: не пропускать технику, гражданских лиц, военнослужащих без права прохода, проезда во время комендантского часа.

При проверке лиц, имеющих пропуск или не имеющих их, если будет обнаружено оружие, боеприпасы без документа на право их ношения, немедленно задерживать и доставлять в комендатуру Московского гарнизона. Определяется и порядок применения личного оружия: только в случае явного вооруженного нападения на пост, насилия со стороны гражданского населения с применением оружия, то есть выстрел на выстрел, в случае попыток захвата оружия у личного состава, техники с боеприпасами, грабежей, насилия без применения оружия, разрешалось стрелять исключительно вверх, для предупреждения. В остальных случаях оружие применять категорически запрещается

Так как был определен порядок применения оружия, естественно, на руки выдали и стрелковые боеприпасы. Из расчета один-два магазина, даже меньше, чем обычно. Часть пуль — трассирующие. Гранат я не выдавал. На БМП все пульты были отключены, башни обесточены, даже случайность не могла повлечь выстрела.

Мы двинулись за командиром полка, сначала он вел колонну — от аэродрома Фрунзе на своей машине. Со мной шла колонна второго батальона. Выставил три поста в районе американского посольства и продолжал движение.

При подходе, я уже не помню, к какому перекрестку, увидел заграждение, состоящее из машин; они так разрозненно стояли, здесь же и гражданское население, но немного, человек 400 или 500. Обычное, наверное, для Москвы оживление. Единственное, что меня удивило; введен комендантский час. Но никто его не соблюдает. Остановил колонну — там оставалось 14 машин метров за 200—250 до этих заграждений, доложил по рации обстановку командиру полка. Получил приказ продолжать двигаться в направлении Смоленской площади. Я еще раз запросил: здесь же люди, заграждения, как действовать? Командир полка приказал: если есть возможность — обойди. Когда мы остановились, к нам подходили люди, спрашивали, зачем вы приехали? Я начал объяснять, что мы никаких действий против мирного населения применять не собираемся, наоборот, прибыли, чтобы обеспечить порядок. Поэтому защищать им себя не надо, мы их защитим. Ну, и сказал, что мы обойдем эту линию заграждения справа и пройдем дальше по Садовому кольцу.

Посыпались упреки, крики: «Зачем вы сюда вошли?» «Фашисты!» «Негодяи!» «Сволочи!» Убирайтесь отсюда!» Мы уже привыкли, что армию в последнее время поносят, как только хотят… Я в третий раз запросил командира полка: тут народ очень недовольный, что мы подошли колонной, как быть?

Командир приказал мне обойти справа эту линию заграждений, очень осторожно, чтобы не задеть никого из граждан.

Выполняя приказ, я обошел заграждения справа: на первой передаче, на скорости меньше, чем у пешехода, два-три километра в час. Не дай бог, думаю, кого-то придавить нечаянно, потому что было очень много пьяных. Перегаром так и несло, до меня доходило, хотя я сидел на башне машины.

Мы въехали в тоннель, а как только вышли — в нас полетели кирпичи, обломков асфальта, целые плиты сбрасывали.

Со мной рядом сидел мой заместитель — зам. начальника штаба капитан Лапин, ему разбили голову и руку. Я понял, что нас начали обстреливать, потому что слышались выстрелы. Только, знаете, не как из автоматов, а поглуше. Так можно стрелять либо с глушителем, либо из малокалиберного автоматического оружия, впоследствии обнаружили царапины от пуль на броне машин. Мы видели пули в бревнах, которые находятся на БМП. Куски этих бревен изъяты потом прокуратурой. Никакого документа, кстати, об изъятии нам не оставили…

Самое было неприятное, что мы в столице, в Москве, вокруг свой народ. Меня удивило это скотское, прямо скажу, отношение. Кому-то, видимо, на руку, чтобы так было. Могу сказать одно: миллион фотокорреспондентов там суетились, фотографировали во все время, начиная от того момента, когда мы повернули от Маяковки. Параллельно ехали машины, «Волги», и оттуда все снимали. Кинокамер и телекамер было море. Я никогда столько не видел. Фотоаппараты со вспышками или с приборами ночного видения. Значит, кому-то был известен наш маршрут, к съемкам готовились заранее, простым любительским фотоаппаратом в темноте не снимешь.

…Вышли мы из-под тоннеля. По счастливой случайности в меня не попали. Я полностью владел обстановкой. Думаю, все, закончилось, сейчас спокойно уйдем, переживем эту неприятность, этот очередной плевок, но тут я увидел, впереди троллейбусы — рядов, наверное, пять. Это преграда не для БМП, тем более не на асфальте: гусеницы скользят, обойти нельзя никак — слева какая-то постройка, деревянное заграждение, справа — стена. Колонна остановилась. Я доложил командиру полка: обойти преграду не могу. Была мысль развернуться и уйти обратно. Но место узкое, и развернуть колонну из четырнадцати машин, которые шли за мной, под мостом — задача не из легких. Тем более, я подумал, что сзади там люди, если я поведу колонну обратно под мост, опять конфликтная ситуация… Словом, западня. Конечно, можно было бы идти с самого начала не под мост, а сверху, но там было очень много гражданских.

Как я и предполагал, за ограждением от стройки осталась яма, и гусеница моей машины туда опрокинулась. Колонна встала. Пересел на вторую машину и начал обходить аккуратно слева, расталкивая эти троллейбусы. Почему я принял решение проходить? Во-первых, мне была поставлена задача выставить патруль. Что последует за этой задачей, я конкретно не представлял. Возможно, что что-то очень серьезное, поскольку такое волнение, раз мне сказали, что возможны действия — преступных группировок, бандформирований. Кто-то в этот час охранял электростанции, кто-то банк, мне было приказано выйти к зданию Министерства иностранных дел.

…Гражданские лица начали опускаться с этого моста и подступать к машинам… Хотя мы были вооружены, и на боевых машинах, но это еще хуже, чем вообще быть без оружия. Когда безоружный знает, что у тебя оружие, но ты его применять не будешь, он тебя не боится и может сотворить всякое. А они, как потом я узнал, полезли на машины совершенно открыто, смело. У солдат на тот момент была одна задача — удержать это оружие, не дать захватить технику. Они очень боялись нападения, ведь неизвестно, в чьи руки это оружие попадет. Сказали ведь: возможны преступные группировки, бандформирования и так далее. Тем более выстрелы по колонне были.

Я дал приказ по радиостанции: в случае захвата техники производить предупредительные выстрелы вверх. Оружие не применять! В любом случае! Дело в том, что мы были зажаты этой засадой между двумя кварталами, и пули могли задеть тех, кто проживает в домах. В крайнем случае, дал я команду сесть в машины, закрыть люки.

БМП, зажатые со всех сторон, начали проходить между троллейбусами, расталкивая их. Но что такое БМП? Это легкая машина, и гусеницы скользят на асфальте — в ту ночь моросил дождь. К тому же темень, незнание обстановки, неумение личного состава действовать в городских условиях. Нет у нас таких навыков, да они нам и не нужны.

Я в принципе думал, что вся колонна за мной пройдет. Дальнейшее знаю из рассказов экипажей. Каким-то краном троллейбусы были сдвинуты, проход закрыт

Ведь мы уходили дальше по Садовому кольцу. Ответ один, остановить колонну, блокировать с целью захвата техники и оружия.

А дальше и началось: в машину № 536, отрезанную от остальных, полетели бутылки с зажигательной смесью. Ее подожгли. Этой машиной командовал сержант Семеняга. Последний год службы, очень грамотный сержант. Я уверен, что он все делал правильно.

Машина горела. Механик-водитель рядовой Булычев, как он мне рассказывал, хотел выскочить через люк, но ему не дали, стали сверху им положили что-то тяжелое. И закрыли видимость. Два раза он попытался выйти — не смог. Когда уже пламя начало выбиваться из-под трансмиссионного отделения, он пытался вывести машину из этого очага пожара. Он не видел и не знал, то ли вся его машина горит, то ли вокруг него горит. Он пытался выйти, вырваться от этих варваров, уйти оттуда. И вот когда он понял, что уже все, когда использовал баллоны противопожарного оборудования, принял решение эвакуироваться из машины. Вместе с экипажем — их там было пятеро. Кто-то облил его бензином, когда он вылезал, и на нем вспыхнул плавковый жилет. Пока тушил пожар, снимал с себя горящую одежду, руки обжег. При высадке из машины личный состав стрелял вверх. Только вверх. Потому что их готовы были разорвать. Хотя они не понимали, в чем дело.

Толпа обступила машины плотным кольцом Все накинулись на эти БМП. Ну, скажите, зачем на машины запрыгивать? Я профессиональный военный, который не раз смотрел всему а глаза, и смерти тоже. За мою службу я столько повидал, что мне хватит. У нас на учениях постоянно гибнет личный состав — молодые здоровые ребята. По разным причинам. Очень много тренировок, показных учений иностранным делегациям Вот на последних учениях два вертолета разбилось. Но я бы не стал прыгать в машину.

И всегда говорил личному составу на учениях: главное — чтобы я никого из вас в гробу вашей матери не привез. Для меня задача одна — сохранить личный состав. Для любого командира это главное. Однажды по вине механика загорелась БМП. Я был тогда командиром роты, так эту горящую машину я гнал до озера и бросил ее в воду. Потому что я прекрасно представляю, сколько смертей повлек бы взрыв. Те, кто поджигал машину Булычева, рисковали жизнями десятков людей. Я так скажу: было бы кровавое месиво.

Там было много пьяных. Я видел лично, могу сказать при ком угодно. Выносили ящики спиртного и выдавали просто так. Вот так — на бутылку, иди пей. Если бы машина взорвалась, башню могли поймать на американском посольстве…

…Я шел вперед, прошел Министерство иностранных дел, поставил здесь шесть машин. Для меня было главной задачей — расставить все посты, выполнить приказ. Доложил командиру полка: оставил блокированные восемь машин, мои дальнейшие действия? Командир отвечал, что будут приняты меры по разблокировке. Тем не менее я вернулся все-таки к этим троллейбусам, чтобы выяснить, в чем там дело; у меня связи не было. Видимо, антенны посрезало, когда мы проходили через заграждения. Восстановил связь. Меня остановил милицейский патруль, гражданские лица подошли. Сказали, мы ваших ребят не трогаем. И откуда сразу столько распорядителей взялось? Где были раньше? О том, что кто-то задавлен, я еще не знал.

Приказал экипажам нести службу дальше, на этом месте. Сам встал у здания Министерства иностранных дел. Потом ко мне подъехал майор милиции, сообщил, что одна наша машина раздавила трех человек. Я потом покрылся: как она могла раздавить? Когда я уезжал, рядом вообще ни одного человека не было, еще никто не лез туда, на технику. Люди стояли на виадуке и около, спускались к машинам, но тогда еще никто не лез. Он говорит: так получилось, машину зажгли, она начала дергаться и…

Я считаю, что благодаря выдержке этих солдат, этих 18— 19-летних пареньков, не случилось большой трагедии. Представьте себя на их месте: горящий БМП, они вырываются, не понимая, в чем дело, и на них набрасывается толпа, а у них в руках боевое

Стреляли вверх. У них хватило рассудка не пустить оружие по прямому назначению. Потому что батальон очень дисциплинирован. Кстати, когда министр обороны США посмотрел, как действуют наши ребята, он сказал, что Америке еще рано разоружаться.

…День закончился так. Я связался с капитаном Лапиным, он мне ответил, что подъехал и какой-то генерал с депутатом, сказали, очень большие беспорядки творятся вокруг какого-то «Белого дома». Что за «Белый дом» — я и понятия не имел. Я командира полка запросил, доложил, что творятся беспорядки, а милиции нет. Он говорит, хорошо, смещайтесь. И Лапин эту колонну из восьми машин повел к «Белому дому», встал на защиту этого здания. Я приказал на машины никого не сажать, потому что это было чревато последствиями: с нее мог кто-нибудь свалиться — те же пьяные. Их там было полно.

Около 13 часов 21-го я связался с этими машинами, довел приказ командира дивизии возвращаться к постоянному клесту дислокации, приказал этой колонне присоединиться к нам в районе кольцевой дороги. Туда их и вывел капитан Лапин.

Что еще сказать? Лично я не сомневаюсь, что местные власти отлично были осведомлены о том, что эти баррикады давным-давно стоят, что маршруты нашего патрулирования были уточнены комендантом Москвы с местным руководством. И меня очень сильно все это возмущает; зная и предвидя, что может случиться у этих заграждений, батальон туда направили. Причем без какого-либо сопровождения! Ни ГАИ, ни ВАИ — ничего! Если бы впереди шел танк, он бы прошел спокойно, раздвинул троллейбусы, мы бы пошли за ним, и никакого инцидента не возникло.

К нам много приезжает следователей, все спрашивают: почему да почему? Цепляются за каждое слово Почему следствие ведет гражданская прокуратура? Они же ничего не знают: ни уставов, ни техники. Им говоришь: «триплекс» — у них глаза открываются… Спрашивают: а как это механик не видел, что у него сзади делается? Я говорю: залезьте в машину, посмотрите, как он не видел.

Армию, как всегда, подставили и, грубо говоря, сделали дураками. Хотя я скажу, офицеры сейчас работают только на энтузиазме, на закалке. Мы уже привыкли, что армию всячески поносят — и в прессе, и по телевидению, и с разных трибун. В советчиках постоянно некомпетентные люди. Я ни разу не видел ни одного депутата, который бы поинтересовался, как мы живем. Ни разу, кроме вас, не видел ни одного корреспондента».